Франсуа и Мальвази. II том - Анри Коломон

Окрыленный д’Олон вышел из кабинета в прекрасном расположении духа, и в таком же пришел в свою морскую квартиру на бриге «Ореол». Ковалоччо уже проснулся и отходил с помощью холодной воды, в которой полоскался. И он был так же сильно доволен успехами графа, но немного порасспрашивав о подробностях аудиенции, идти вместе с ним вечером отказался. От себя он показал д’Олону белый пакет письма, предназначенного Франсуа, который он вез ему от отца.

– Вот это передать будет гораздо важней.

– Давай. Уж это я сумею, только не волнуйся, все будет ол-райт, как говорят англичане.

Итальянец уже не боялся говорить при Баскете, безмолвно накрывающем при них на стол, и результатом явился его вопрос: кто сидит в тюрьме, французы?

– Да-а. – нерешительно ответил граф на неприятную тему. – Это бывший французский бриг. Они здесь так и остались, чинить повреждения и по-работе в порту. Все лучше чем ими бы еще больше битком набили камеры. Я считаю, что для матроса нет лучшей тюрьмы, чем свой собственный корабль и камера, тот же кубрик.

Все втроем, теперь уже вместе с Баскетом они позавтракали и Капече Ковалоччо ушел в свою таверну, уговорившись прийти после восьми.

Граф д’Олон торчал в коридоре перед кабинетом лорда Уилтона с шестого часу вечера. Точно зная, что он там сидит, занимается своими делами. Сидеть и ждать ему пришлось до девятого часу, когда клятвопреступник как ни в чем ни бывало вышел из дверей спиной, закрыл их на ключ, держа на руке широкую папку. Повернувшись и встретившись с ним глазами, вспомнил.

– Ох, извините меня, граф, совсем запамятовал.

Они поднялись на этаж выше и по смежным коридорам прошли до тюремного корпуса, с его увенчанной развернувшимся строительством под батарею крыши. Они спустились вовнутрь тела тюрьмы через комнату надзирателей. Опоздать оказалось не так страшно, как графу казалось прежде, они лишь присоединились к группе обходчиков. Д’Олону хватило выдержки не волноваться на счет того, прошли они того, кого ему было нужно, или нет, и так же не спрашивать об этом вслух.

Лорд Уилтон указал ему на сгоревшую изнутри камеру, которую еле удалось потушить. Восстанавливать ее нечего было даже пытаться, к ней невозможно было даже приставить достаточно надежные двери. Д’Олон пришел в неописуемый восторг, когда узнал чьих это рук дело и весело смеялся от удовлетворения.

Причиной столь частых проверок и являлся тот, некогда устроивший и совершивший побег, а причиной тщательности проверки каждой камеры – та оригинально спаленная камера, могущая породить иные оригинальности. Подсмеивался, граф д’Олон еще и над тем, что губернатору такого маленького острова приходится опасаться еще и побегов, против коих и наводился такой порядок. Вся ироничность обстановки дотошного обыска каждой камеры с арестантами по мнению графа заключалась именно в этом. В какое-то время он не мог спокойно смотреть на длинного белолицего офицера с усами… раз разобравший его смех, продолжал в нем тлеяться.

Дежурные надзиратели так же вместе с ним ходившие по камерам, пользовались случаем растаскивали вечерний ужин, но когда группа обходчиков направилась вниз к карцеру, с собой, в руках у них уже ничего не было, не полагалось.

Спускаясь вниз в сырое промозглое подземелье д’Олон как понял, что именно сюда и заточили его дорогого друга. Спускаясь граф спешил опередить лорда Уилтона, в какой-то момент ему это удалось., когда надзиратель остановился, открыл дверь, и он ввалился всей своей огромной фигурой, оттеснив того.

Первого. Кого в темноте различили его глаза, это вставшего из-за столика графа де Гассе… Они обнялись, восторгам не было придела, а дружеские объятия крепки. Никто из них не ожидал увидеть друг друга, но более всего такого оборота дел не ожидал сам лорд Уилтон, пролезший в камеру бочком и слегка тараненный к стене нечаянным движением корпуса д’Олона. Речь перед его носом велась конечно же французская, оставалось лишь прислушиваться к тому, что говорят. Но больше слышался звук безудержной радости… д’Олон ступил к вставшему с кресла сонному Франсуа. Тот от света факела еще жмурил глаза и не видел, что происходит, как попал в крепкие объятия.

– Это чудесно, что мы все вместе, – беря обоих за руки как ребенок от души радовался д’Олон, глядя то на одного, то на другого. – Как удивительно, что и вы попали на Маджорку.

– На Менорку…

– А восхитительные эти места… Манерка, – загадочно проговорил д’Олон, слушая только себя и не слыша робкого замечания, не давая никому и слова сказать. – Ну а ты, Лекок, ты здесь с ним познакомился? И наверное через меня?!…

– Ну да! Через наши родственные узы, о которых ты мне постоянно толковал… Как там ты говорил: мой троюродный дядюшка, приходился внуком, если не ошибаюсь, сестры его бабушки…

– Перестань собирать все в кучу, ты ошибаешься, моя бабушка, царство ей небесное, и не троюродный дядюшка…

– Да нет же, именно троюродный!… /Уилтон перевел взгляд на де Гассе/.

– Хватит генеологии и хватит спорить, господа, у нас так мало времени остается чтобы даже попрощаться…

Лорд Уилтон, чувствуя, что ему нечего здесь делать, сделал шаг к выходу. Но как он не был покороблен, все же остановился на некоторое время на выходе. За лордом протиснулся и обходчик с фонарем и с забранной полупустой посудой. Д’Олон не заметил и слегка покраснел. Прощаясь, опять вобнимку ощутил всю тесность и скученность обстановки…

– Прощайте, я вас еще навещу!

Фонарь удалялся, в карцере становилось все темней, и обернувшись напоследок граф д’Олон успел выхватить взглядом два белых землянистых лица в темноте.

Он возвратился на «Ореол» в мрачном подавленном настроении духа, чем сильно напугал Ковалоччо, а узники камеры в это время читали оставленные им письма.

Глава XI. Сицилия. Вилла Фаворите. За круглым столом

Близ Палермо, в лье от него по дороге идущей у северного сицилийского побережья расположилась вилла Фаворите, находящаяся в некотором удалении от того и другого в несколько скрытном месте. Туда к полуночи съехалось несколько карет. Собственно причиной к съезду и послужило собрание некоторых владетельных сеньоров и должностных лиц, выбравших для встречи это королевское владение.

Последней с дороги свернула карета вице-губернатора, так как за ней уже не было никаких других карет. На заднем же дворе виллы как раз наоборот, скопилось много таких карет и несомненно вооруженных людей. При прохождении возле них со своим личным секретарем де Ля Воро, князя де Шакка развязно поприветствовали, развязные в своем поведении люди в плащах. Не обращая на их потрясание оружием никакого внимания они поскорее прошли к ступеням лестницы освещенной огнем факелов.

Сразу за дверью в длинном полутемном коридоре их встретил и почтительно поклонился монах в черном. Под рясой у монаха явно чувствовалась кольчуга, которая, впрочем еще и скрипела. В сопровождении монаха они дошли до следующих дверей и были им пропущены после любезного раскрытия.

В маленькой зале за столом уже собрались епископ Трапанский… сидевший, подбоченясь на спинку стула, в митре лилово-пурпурного цвета, выделанной из тончайшего шерстяного полотна; чулки на ногах были того же цвета, но шелковые… и другой участник заседания широкоплечий дородный мужчина в богатом путевом костюме с чем-то недовольным выражением лица. Для тех, кто видел князя Сан-Кальтальдо впервые, могло показаться даже свирепым.

…Входя, князь де Шакка откинул назад капюшон своего плаща, открыв строгое с благородными чертами лицо тридцатилетнего человека и прежде всего аристократа, который только с ним счел учтиво поздороваться. Его черная незаметная бородка в нижней части лица еще более облагораживала и придавала толику изысканности.

Первое о чем они разговорились это еще об одном, кого следовало дождаться.

– А его сиятельство, должно быть уже здесь. Его карету я видел стоящей у угла. – сказал епископ Трапанский.

– Так значит нужно ему сообщить о нас! – решил князь Сан-Кальтальдо.

– В данном случае выйдет, что мы как гости напрашиваемся на разговор с хозяином.

– Черт побери, так и выходит!

– Нам в этом случае следует начать беседу без него. А вам князь /Сан-Кальтальдо/, чтобы не загубить в поездках ночь можно просто-напросто остаться здесь без всякого на то чьего-нибудь соизволения, – ревниво распалялся епископ, но чуть только послышались подходящие шаги и дверь открылась, узкое лисье лицо из подговаривающего приобрело приветливый и благодушный вид.

– А вот и маркиз!

Вошел маркиз де Спорада, живой и энергичной походкой подошел к столу.

– Извините, что опоздал, – легко кланяясь и усаживаясь на стул проговорил он. Его голос с груботцой, но в то же время с толикой самовеличия и рассудительности. Может быть внушительный голос, умение выслушать, вести разговор далее, делать заключения и вообще решать, постепенно выдвинули этого Спорада в руководящие роли с безусловным авторитетом, под влияние которого полностью подпал епископ, и в той или иной мере князья, постепенно упустившие инициативы действий из рук, оставшись лишь соискателями выгод… пожалуй наравных. Маркиз еще ни в чем важном себя не проявил, он оставался лишь тем кем был: финансовым сюринтендантом и находился пока что в милости у губернатора.